Для информации:

Кто хочет заниматься политикой вообще и сделать ее своей единственной профессией, должен осознавать данные этические парадоксы и свою ответственность за то что под их влиянием получится из него самого. Он, я повторяю, спутывается с дьявольскими силами, ко­торые подкарауливают его при каждом действии наси­лия. Великие виртуозы акосмической любви к человеку и доброты, происходят ли они из Назарета, из Ассизи или из индийских королевских замков, не «работали» с политическим средством—насилием; их царство было «не от мира сего», и все-таки они действовали и дейст­вовали в этом мире, и фигуры Платона Каратаева и святых Достоевского все еще являются самыми адекват­ными конструкциями по их образу и подобию. Кто ищет спасения своей души и других душ, тот ищет его не на пути политики, которая имеет совершенно иные за­дачи — такие, которые можно разрешить только при помощи насилия. Гений или демон политики живет во внутреннем напряжении с богом любви, в том числе и христианским Богом в его церковном проявлении, — напряжении, которое в любой момент может разразить­ся непримиримым конфликтом. Люди знали это уже во времена господства церкви. Вновь и вновь налагался на Флоренцию интердикт — а тогда для людей и спасения их душ это было властью куда более грубой, чем (говоря словами Фихте) «холодное одобрение» кантианского этического суждения, — но граждане сражались против государства церкви. И в связи с такими ситуациями Макиавелли в одном замечательном месте, если не оши­баюсь, «Истории Флоренции», заставляет одного из своих героев воздать хвалу тем гражданам, для кото­рых величие отчего города важнее, чем спасение души.

Если вы вместо отчего города или «отчего края» (Vaterland), что как раз сейчас не для каждого может быть однозначной ценностью, станете говорить о «бу­дущем социализма» или даже «международном умиро­творении», то вы подошли к проблеме в ее нынешнем состоянии. Ибо все это, достигнутое политическим дей-ствованием, которое использует насильственные сред­ства и работает в русле этики ответственности, угро­жает «спасению души». Но если в борьбе за веру к политическому действованию будут стремиться при по-

мощи чистой этики убеждения, тогда ему может быть нанесен ущерб и оно окажется дискредитированным на много поколений вперед, так как здесь нет ответствен­ности за последствия. Ибо тогда действующий не осо­знает тех дьявольских сил, которые вступили в игру. Они неумолимы и создают для его действования, а также для его собственной внутренней жизни такие следствия, перед которыми он оказывается совершенно беспомощ­ным, если он их не видит. «Ведь черт-то стар», И не годы, не возраст имеются тут в виду: «так станьте стары, чтоб его понять». Никогда и я не смирялся с тем, чтобы в дискуссии меня побеждали датой в свидетельстве о рождении; но тот простой факт, что кому-то 20 лет, а мне за 50, в конечном счете не может побудить меня и это считать достижением, перед которым я в почтении онемею. Дело не в возрасте, но, конечно, в вышколен­ной решительности взгляда на реальности жизни и в способности вынести их и внутренне оставаться на долж­ной высоте.

В самом деле: политика делается, правда, головой, но, само собой разумеется, не только головой. Тут совер­шенно правы исповедующие этику убеждения. Но должно ли действовать как исповедующий этику убеждения или как исповедующий этику ответственности, и когда так, а когда по-другому, — этого никому нельзя предписать. Можно сказать лишь одно: если ныне, в эпоху некоей, как вы думаете, не «стерильной» возбужденности — но возбужденность-то все-таки чувство вообще не всегда подлинное, — внезапно наблюдается массовый рост поли­тиков убеждения с лозунгом: «Мир глуп и подл, но не я; ответственность за последствия касается не меня, но других, которым я служу и чью глупость или под­лость я выкорчую», то скажу открыто, что я сначала спрошу о мере внутренней полновесности, стоящей за данной этикой убеждения; у меня создалось впечатле­ние, что в девяти случаях из десяти я имею дело с вер­топрахами, которые не чувствуют реально, что они на себя берут, но опьяняют себя романтическими ощуще­ниями. В человеческом смысле меня это не очень инте­ресует и не вызывает никакого потрясения. В то время как безмерным потря.сением является, когда зрелый че­ловек — все равно, стар он или юн годами, -— который реально и всей душой ощущает свою ответственность за последствия и действует сообразно этике ответственности, в какой-то момент говорит: «Я не могу иначе, на том стою». Это нечто человечески подлинное и трога­тельное. Ибо такое именно состояние, для каждого из нас, кто, конечно, внутренне не умер, должно когда-то иметь возможность наступить. И постольку этика убеж­дения и этика ответственности не суть абсолютные про­тивоположности, но взаимодополнения, которые лишь совместно составляют подлинного человека, того, кто может иметь «призвание к политике».